История девятилетней Майды очень схожа с рассказом Алексея Ивановича Б. из города Николаева, который почти 50 лет назад еще мальчишкой был взят на борт НЛО и имел контакт с его экипажем.
Шла осень 1942 года. Для истекающей кровью страны — самая тяжелая, предсталинградская пора Великой Отечественной. А для 14-летнего подростка с николаевской окраины, пасущего с тремя товарищами коров, как и для десятков тысяч николаевцев, — вторая осень оккупации.
Расположились, разожгли костерок — обсушиться, картошки испечь. Алеше выпало "завертать" коров. Те уже разбрелись по полю, пощипывая успевшую набрать второе дыхание зелень.
Сияющий холм вырос перед ним внезапно. Даже не вырос — как бы возник из ничего. Впрочем, и не возник — Алеша сам оказался перед ним. Сферическая поверхность лежащей на земле "тарелки" показалась сперва голубоватой, но тут же обрела цвет латуни.
Мальчишка испуганно оглянулся. Метрах в восьмидесяти его товарищи, расположившись у огня, ладили завтрак, сушили обувку. Это последнее, что он видел. Не понял, как очутился внутри. Нахлынула тьма, зрение выключилось — и он услышал человеческий голос: "Входи, не бойся. Пригнись ниже, еще ниже". И он шагнул. А что ему было делать?.. Он находился в корабле почти целый день, несколько раз передвигался из помещения в помещение. Судя по всему, его изучали, обследовали. С ним разговаривали.
Он видел существ вполне человеческого вида, слышал голоса, много голосов. К нему обращались по-русски, задавали массу вопросов, многие из которых его удивляли, а многих он и вовсе не понимал. Но, разумеется, ни о каких пришельцах, НЛО, УФО, АЯ, как и о прочей научно-фантастической атрибутике, он и не помышлял. В его сознании просто не было таких понятий. С самого начала он был уверен в том, что попал в руки к немцам, замыслы их ему были непонятны, но ничего хорошего, как вы понимаете, он от своих тюремщиков-исследователей не ждал.
Несколько раз испытывал сильнейший страх, хотя его заверяли, что зла ему никто не причинит. Его зрение, слух, сознание, судя по всему, как бы включались и выключались по воле тех, кто его обследовал.
Одно из помещений выглядело вполне как кабинет врача: стол с бумагами, шкаф, стул — венский, с гнутыми ножками, пол из незнакомого голубого материала. Видеть он мог не комнату целиком, а лишь то, что ему "полагалось" видеть — часть помещения. Стен не было, там клубился туман. Лишь один раз боковым зрением уловил он участок стены: белая, как бархатом обитая. "Ну, думаю, я такой известки не видал!.. Доктор в белом — молчит. Я сразу к нему: — Доктор, дайте лекарство маме от сердца! Мама моя тогда сильно сердцем болела, а лекарства где было брать — война! В темноте кто-то разговаривает: — Почему он видит? — Ему положено немножко видеть, немножко слышать, немножко помнить.
- Выключите его! И снова все погасло: зрение отключилось, кабинет доктора исчез…" Выйдя из корабля — опять пригибаясь, в полной темноте, на ощупь — переступив какую-то невидимую черту, он увидел ясный, клонящийся к закату день, траву под ногами, голубизну неба, вдохнул дрожжевой осенний воздух.