Воитель Великоблестящий с могучею статью
Себя опоясал мечом со златой рукоятью.
Взял трижды изогнутый лук он да стрелы в колчане
И вслед за диковинным зверем пустился в молчанье.
Подобного Индре царевича раджа олений
Увидел и сделал прыжок, подгибая колени.
Сперва он пропал из очей, устрашен Богоравным,
Затем показался охотнику в облике явном,
Сияньем своим пробуждая восторг в Сильноруком,
Что по лесу мчался с мечом обнаженным и луком.
То медлил прекрасный олень, то, как призрак манящий,
Мелькал — и стремглав уносился в далекие чащи,
Как будто по воздуху плыл и в простор поднебесный
Прыжком уносился, то видимый, то бестелесный.
Как месяц, повитый сквозных облаков пеленою,
Блеснув, исчезал он, укрытый древесной стеною.
Все дальше от хижины, в гущу зеленых потемок,
Стремился невольно за Маричей Рагху потомок.
Разгневался Рама, устав от усилий надсадных.
Олень обольстительный прятался в травах прохладных.
Приблизившись к царскому сыну, Летающий Ночью[215]
Скрывался, как будто бы смерть он увидел воочью.
К оленьему стаду, желая продлить наважденье,
Примкнул этот ракшас, но Раму не ввел в заблужденье,
С оленями бегая, в купах деревьев мелькая,
Серебряно-пегою дивной спиною сверкая.
Отчаявшись оборотня изловить и гоньбою
Измучась, решил поразить его Рама стрелою.
Смельчак золотую, блистающую несказанно,
Стрелу, сотворенную Брахмой, достал из колчана.
Ее, смертоносную, на тетиву он поставил
И, схожую с огненным змеем, в оленя направил.
И Мариче в сердце ударила молнией жгучей
Стрела златопёрая, пущена дланью могучей.
И раненый ракшас подпрыгнул от муки жестокой
Превыше растущей поблизости пальмы высокой.
Ужасно взревел этот Марича, дух испуская.
Рассыпались чары, и рухнула стать колдовская.
«О Сита, о Лакшмана!» — голосом Рагху потомка,[216]
Послушен велению Раваны, крикнул он громко.
Немало встревожило Раму такое коварство.
«Ни Сита, ни Лакшмана не распознают штукарства, —
Помыслил царевич, — они поддадутся обману!»
И в сильной тревоге назад поспешил в Джанастха́ну.
[Сита отсылает Лакшману]
(Часть 45)
Тем временем кинулась к деверю в страхе великом
Безгрешная Сита, расстроена ракшаса криком.
«Ты Раме беги на подмогу, покамест не поздно! —
Молила жена дивнобедрая Лакшману слезно, —
Нечистые духи его раздирают на части,
Точь-в-точь как быка благородного — львиные пасти!»
Но с места не тронулся Лакшмана: старшего брата
Запрет покидать луноликую помнил он свято.
Разгневалась Джа́наки дева: «Рожденный Сумитрой,
Ты Раме не брат, — супостат криводушный и хитрый!
Как видно, ты гибели Рагху потомка желаешь,
Затем что бесстыдно ко мне вожделеньем пылаешь!
Лишенная милого мужа, не мыслю я жизни!»
И горечь звучала в неправой ее укоризне.
Но Лакшмана верный, свою обуздавший гордыню,
Ладони сложил: «Почитаю тебя, как богиню!
Хоть женщины несправедливы и судят предвзято,
По-прежнему имя твое для меня будет свято.
Услышит ли Рама, вернувшись, твой голос напевный?
Увидит ли очи своей ненаглядной царевны?»
«О Лакшмана! — нежные щеки рыдающей Ситы
Слезами горючими были обильно политы. —
Без милого Рамы напьюсь ядовитого зелья,
Петлей удавлюсь, разобьюсь я о камни ущелья!
Взойду на костер или брошусь в речную пучину,
Но — Рамой клянусь! — не взгляну на другого мужчину».
Бия себя в грудь, предавалась печали царевна,
И сын Дашаратхи ее утешал задушевно.
Ладони сложив, он склонился почтительно снова,
Но бедная Сита в ответ не сказала ни слова.
На выручку старшему брату пустился он вскоре,
И деву Митхи́лы покинуть пришлось ему в горе.
[Разговор Раваны с Ситой]
(Часть 46)