Полицейский из ПБЗ подтолкнул меня к дереву, которому предстояло стать моей виселицей. Я взглянул на пеньковый канат. Претензий к его качеству возникнуть не могло. Кто-то даже нанизал на него кожаное колечко, чтобы конец веревки не растрепался. Славная работа.
На скользящий узел только что уселся воробей с привязанным к лапке смс-сообщением. Но у меня руки связаны за спиной, как же я его прочитаю...
«Кому-то есть, что сказать мне, кто-то даже в этот момент думает обо мне».
Офицер ПБЗ перечислял предъявленные мне обвинения. Я слушал его вполуха.
...использование машины с двигателем внутреннего сгорания... курение сигары... использование оружия на основе пороха... употребление в пищу трупа быка... безответственное и эгоистичное поведение... бесчестье семьи... опозорил память своего отца, героя борьбы против загрязнения окружающей среды...
Я почувствовал, что устал. Когда же все это кончится?
В завершение офицер назвал меня человеком, недостойным того, чтобы жить. Мерзавцем. Лжецом. Скотиной. Предателем дела ПБЗ, членом которой я был когда-то. Позором ОЮЗП, старавшихся дать мне элементарное представление об экологии. Помехой для окружающих. Воплощением загрязнения природы.
Он напомнил о семи законах, о защите окружающей среды в масштабах планеты, о тяжести моих преступлений, о том, что я попрал все эти установления. Это заняло много времени. Слишком много.
Я разглядывал воробья с эсэмэской, который ждал меня.
«Кто же мог прислать мне сообщение?»
Затем начались приготовления к казни.
Я должен был подняться по приставной лестнице. За мной по пятам следовал палач, который продел мою голову в петлю и поправил скользящий узел. Воробей вспорхнул, но тут же снова уселся на ветку рядом со мной.
Специально назначенный офицер повесил мне на шею позорную табличку, на которой крупными красными буквами было написано: «ЗАГРЯЗНИТЕЛЬ».
Несколько зевак, пришедших полюбоваться на зрелище, принялись свистеть и выкрикивать оскорбления.
Палач убедился, что все в порядке, и сделал знак офицеру.
«Что ж, вот и все».
Время, которое до сих пор вяло текло где-то рядом, тут же превратилось в жестокое настоящее. Канат, сдирающий кожу на шее. Опрокидывающаяся табуретка. Ноги, судорожно бьющиеся в воздухе. А затем я перестал дергаться и начал задыхаться. Горло горело, как при тяжелой ангине. Я надеялся, что казнь окажется быстрой и безболезненной, но мучениям пока не было конца.
Маленький воробей смотрел на меня, удивленный тем, что я не распечатываю сообщение, привязанное к его лапке.
Когда язык вывалился у меня изо рта, птичка подлетела поближе, словно собираясь попробовать этот розовый фрукт.
«Увы, старик, тебе придется подождать. Через несколько дней, когда процесс разложения зайдет слишком далеко и соседи пожалуются на неудобства, меня отправят на компост. И если меня закопают под каким-нибудь фруктовым деревом, ты сможешь поклевать плод, в который я превращусь».
Воробей склонил голову набок. По крайней мере, он меня не осуждает. Он живет в настоящем. Он свободен.
Мой взгляд обратился к облакам. Я больше не слышал гула толпы. И подумал, что этот мир все равно обречен: они продолжат загрязнять его — по глупости, из жадности, из-за непонимания.