– Театр – это та же булочная. Чтобы процветать, он должен продавать свою продукцию. У тебя могут быть лучшие слойки в мире, но если покупатели не придут в магазин, ты разоришься. Пойми, Себ, мне очень нравится твоя работа, я твой самый верный поклонник. Но я не меценат и не министерство культуры. Я человек, который купил помещение и задолжал банку. Меня уже тянет ко дну шоу этого кретина внизу, я больше не могу рисковать.
– Дайте мне его зал.
– Нет, не могу. На него приходят девяносто человек, которые уходят разочарованными. А на тебя пять, хотя они остаются довольны. Закон чисел на его стороне. Закон сборов, во всяком случае. А для меня это самый важный показатель. Ты, наверное, самый остроумный и талантливый артист из всех, что выступали в этом театре, но люди об этом не знают, потому что о тебе не говорят средства массовой информации. А слухи, увы, распространяются медленно. Пойми и ты меня. Я возьму Бельгадо.
– Николя Бельгадо? Но у него все шутки ниже пояса!
– Может быть, но он нравится молодежи, и его начали показывать на популярных каналах – видимо, потому, что тема «ниже пояса» нарушает запреты. Бери с него пример, попробуй более «запретный» юмор.
– Может, некрофилию? Люди, которые трахаются с трупами, для вас достаточно запретны?
– Почему бы и нет! Я серьезно, Себ. Юмор должен потрясать устои. «Ниже пояса» – это просто, но и до этого надо было додуматься. Николя занял свободную нишу.
Себ глубоко вздыхает.
– Если вы меня оставите, я отдам сто процентов сборов.
Директор ласково кладет ему руку на плечо.
– Это непрофессионально. Ты нищенствуешь. Я не могу заставить тебя работать бесплатно. Ты же не собака!
– Я так решил. Я слишком люблю сцену и не могу ее покинуть.
– Но у меня тоже есть совесть. Я не могу обирать бедных талантливых комиков.
– Да, ведь вы даете сцену богатым бездарным комикам, которым она вовсе не нужна. Вы же знаете, Николя Бельгадо – сын производителя сахарной свеклы. Он выступает, чтобы хоть чем-то себя занять. А на телевидение он пролез благодаря связям отца, который покупает рекламное время.
– Ну вот, ты становишься злым, собираешь сплетни про коллег. Однако ты забываешь: не хочу тебя обидеть, но, когдатебяпоказывают по телевизору, ты производишь впечатление… совершенно заурядного человека.
Лицо Себа искажается от самого страшного оскорбления, которое только может услышать профессиональный юморист.
– Послушай, Себ. Вот тебе дружеский совет: продолжать карьеру в твоем случае – это просто продлевать агонию.
Затаившись в последнем ряду, Лукреция, не дыша, слушает их разговор.
Себастьян Доллен хочет что-то сказать, открывает рот, потом, очевидно передумав, уходит, тяжело ступая.
Лукреция бесшумно встает и следует за ним.
Себастьян Доллен заходит в ближайшее кафе, здоровается с несколькими знакомыми. Хозяин тепло приветствует его. Комик садится за стойку и требует водки.
– Прости, Себастьян. Ты мне и так должен больше тысячи евро.
Хозяин указывает на объявление, висящее над бутылками: «Мы не отпускаем в кредит, чтобы не терять друзей».
– Всего одну рюмку! У меня был тяжелый день… Я дам тебе бесплатные билеты на свое следующее выступление.
– Я уже был на твоем выступлении. С сыном. Ему не понравилось.
– Да ему же три года! Он все время плакал. И кстати, сорвал спектакль.
Хозяин непоколебим.
– Вот именно. Юмористическое шоу не должно вызывать слезы у детей. Может быть, тебе что-то поменять в своем творчестве?