Ученик и учитель составляли абсолютное единство. Только видя движения её губ и положив руку ей на живот, глухой, седовласый профессор понимал, какие звуки издавала девушка. Вибрации её голоса отдавались в каждом его нерве.
— Я глух? Ну, так что же! Бетховен был таким же, и это не мешало ему делать своё дело, — часто замечал он.
Он открыл для Жюли, что пение — вещь могущественная, это не просто рождение прекрасных звуков. Он научил её изменять свои эмоции, чтобы прогнать тревогу или забыть о страхе, с помощью одного только голоса. Он научил её слушать пение птиц — это тоже было частью его воспитания.
Когда Жюли пела, из её тела, словно дерево, вырастал столб энергии. Она испытывала чувство, близкое к экстазу.
Профессор не хотел мириться со своей глухотой. Он узнавал о новых методах лечения. Однажды молодой и чрезвычайно способный хирург сумел имплантировать ему в череп электронный протез, полностью устранивший его физический недостаток.
С тех пор старый профессор слышал шумы мира такими, какими они были. Настоящие звуки. Настоящую музыку. Янкелевич услышал голоса людей и хит-парады по радио. Он услышал гудки автомобилей и лай собак, плеск дождя и шёпот ручьёв, стук шагов и скрип дверей. Он услышал чиханье и смех, вздохи и рыдания. Он услышал бормотание постоянно включённых по всему городу телевизоров.
День его выздоровления должен был стать днём счастья, а превратился в день отчаяния. Старый учитель пения понял, что настоящие звуки не похожи на те, которые он себе воображал. Мир явился ему гамом и какофонией, мир был агрессивным, крикливым и чудовищным. Он был заполнен не музыкой, а нестройными шумами. Старик не смог перенести столь сильного разочарования и придумал себе самоубийство на свой манер. Он забрался на колокольню собора Парижской Богоматери и засунул голову под язык самого большого её колокола. Он умер ровно в полдень, унесённый страшной мощью двенадцати величественных и музыкально безупречных ударов.
С его исчезновением Жюли потеряла не только друга, она потеряла руководителя, помогавшего ей развивать талант.
Она, конечно, нашла другого учителя пения, одного их тех, кто ограничивает ученика работой над гаммами. Он заставил Жюли петь в слишком грубом для её гортани регистре. Ей было очень больно.
Вскоре на голосовых связках Жюли отоларинголог нашёл узелки и распорядился прекратить занятия. Она перенесла операцию и несколько недель, в течение которых её связки зарубцовывались, хранила абсолютное молчание. А потом с трудом заново училась говорить.
С тех пор она искала настоящего учителя пения, способного направлять её так, как это делал Янкелевич. И поскольку найти такого не могла, постепенно закрывалась от внешнего мира.