– Который час? – потягиваясь, спрашивает Катценберг.
– Два часа ночи. Все спокойно, и я хочу спать.
Он полностью открывает левый глаз.
– И поэтому вы меня разбудили? Сообщить мне, что хотите спать?
– Не только.
Он морщится.
– Вы, случайно, бессонницей не страдаете, а, Лукреция?
– Когда-то я была лунатиком. Но уже давно у меня не было приступов. Я читала, что лунатик во время приступа видит то, что ему снится. А еще я читала, что кошки при разрыве связи между полушариями их мозга начинают с закрытыми глазами изображать то, что им снится. Вы в это верите?
Он падает на кровать и прячется от света под простыней.
– Ладно. Спокойной ночи.
– Знаете, Исидор, мне очень приятно заниматься этим расследованием с вами, но вы храпите. Именно это меня и разбудило, и поэтому я здесь.
– Да? Простите. Хотите взять отдельный номер?
– Нет. Лягте на бок. Тогда мягкое нёбо у вас в горле не будет вибрировать. Это просто вопрос дисциплины.
Она пытается принять более приветливый вид.
– Сожалею, ОК, постараюсь, – бормочет он.
Удивительно, какую естественную покорность проявляют даже самые харизматичные мужчины перед женщиной, которая знает, чего хочет, думает Лукреция.
– Почему вы меня слушаетесь? – интересуется она.
– Возможно… Свободная воля мужчины заключается в том, чтобы найти женщину, которая будет решать за него.
– Неплохо. Что-то я проголодалась. Мы вчера не ужинали. Почему бы нам не заказать еды? Как думаете, Исидор?
Она достает записную книжку, просматривает свой список и оживленно добавляет:
– Третьим мотивом я ставлю голод. Я слушаю свое тело, которое требует пищи и говорит, что не заснет, пока его не покормят. Я уже не могу заниматься ничем другим. Поесть становится для меня просто необходимо. Итак… Первое: прекращение боли; второе: исчезновение страха; третье: утоление голода.
Исидор бормочет какие-то непонятные слова и снова забирается под одеяло. Она вытаскивает его оттуда, чтобы заставить себя слушать.
– Голод… Это ведь первичный мотив человечества, да? Именно от голода изобрели охоту, земледелие, хранилища, холодильники…
Он слушает вполуха.
– Сон тоже не менее важен, – говорит он, приподнимаясь на локте и рукой заслоняя глаза от света. – Да, в третьем пункте мы могли бы объединить голод, сон, тепло в один большой мотив: нужды выживания.
Она делает исправления в записной книжке и хватает телефонную трубку, чтобы сделать заказ.
– Я возьму спагетти. А вы что будете?
– Ничего, спасибо. Я бы поспал, – говорит он, стараясь подавить зевоту и держать веки открытыми.
– Что будем делать завтра? – весело спрашивает Лукреция.
Он снова с трудом открывает глаза.
– Завтра? – повторяет он, словно это было труднопостигаемое понятие.
– Да, завтра, – говорит она, упирая на последнее слово.
– Завтра осмотрим тело Феншэ. Вы бы не могли выключить свет, прошу вас?
Покой темноты.
Он падает на кровать, переворачивается на бок и, прижав к груди одеяло, засыпает без храпа.
Как он любезен, думает Лукреция.
Ему опять снится, что он идет сквозь снегопад в своих новых скрипящих по снегу ботинках. Он входит в хижину. Внутри – Лукреция.
12