— Какой Большой Игре?
— Игре богов-учеников. Игре «Игрек».
— Но я не хочу играть в вашу игру «Игрек», я хочу продолжать помогать моему сообществу. Посмотрите, как они счастливы. У них есть маленькая деревня, они вместе ее убирают, у них нет ссор, они занимаются искусством, поют…
— Это лишь капля чистой воды в грязном океане. Теперь пора поменять таз, — нетерпеливо говорит Кронос.
— А нельзя их оставить в стороне, в колбе? — спрашиваю я на всякий случай.
— Нового не делают из старых материалов. Эти люди, к которым, как вам кажется, вы привязались, потому что начали их понимать, погрязли в дурных привычках, вышедших из миллионов лет ошибок и насилия. Они поднялись и опустились вновь. У них уровень сознания времен нашей Античности. Мен-тальность рабов. Из них ничего не получится. Это даже не «состоявшиеся» люди. У них уровень сознания на отметке 3,1. 3,1, вы меня слышите, в то время как у вас 7. Это… животные.
— Даже животные заслуживают жить, — говорит Эдмонд Уэллс.
— Вместо того чтобы награждать их добродетелями, вспомните их пороки. Вы что, не видели их пыток, их несправедливостей, их фанатизма, их трусости, их дикости, наконец? Неужели вы не поняли, с какой легкостью примитивная и жестокая религия воцарилась на всей планете безо всякого реального сопротивления? Это произошло. И произойдет снова. Очень жаль, мой бедный Люсьен, но это пропащие люди…
Несколько учеников одобрительно шушукаются. Кронос пользуется этим, чтобы поставить точку.
— Вы просто добьете агонизирующее человечество. Оно много пожило. Оно написало 2222 на своих календарях, но на самом деле ему уже три миллиона лет. Оно страдает от ревматизма и рака. Я уверен, что если бы оно могло говорить, оно умоляло бы о том, чтобы его страдания прекратили. Это не преступление, это эвтаназия.
Люсьен далеко не убежден.
— Если это — быть богом… то я предпочитаю уволиться.
Он поворачивается к нам.
— Вы тоже должны отказаться. Вы что, не понимаете, что вас заставляют сделать нечто недостойное? Берут планету, играют с ней, а потом уничтожают. Как будто давят… насекомых!
Лицо Эдмонда Уэллса передергивает гримаса, но он опускает глаза. Люсьен садится на стол.
— Эй, ребята! Проснитесь, боже мой! Вы не поняли, что должно произойти?
Никто не движется. Нужно сказать, что мы не очень довольны нашими человеческими сообществами. Только Люсьену Дюпре удалось добиться развития его человеческого стада. Ему одному есть что терять. Даже у моих людей из леса есть хронические проблемы со здоровьем, которые мне не удается решить. Дезинтерия… Хоть они и жуют листья, обладающие болеутоляющими свойствами, это ничего не меняет. Думаю, у них в воде слишком много амеб.
Люсьен обращается к нам по очереди.
— А ты, Руссо, и ты, Сент-Экзюпери, и ты, Мель-ес, и ты, Эдит Пиаф, Симона Синьоре… Эдмонд Уэллс, и ты, Рауль, и ты, Мишель, и ты, Мата Хари, и ты, Гюстав Эйфель… вы оставите целый мир умирать?
Мы опускаем глаза. Никто не реагирует.
— Очень хорошо. Я понял.
Подавленный, Люсьен слезает со стола и идет к выходу.
— Останься! — бросает Мэрилин Монро.