Потасовка набирала мощь. Противники и сторонники каннибализма разделились на лагери. Вскоре дрались все и пролилась кровь. Отдельные удары имели цель убить жертву. Любители человеческого мяса вооружились осколками бутылок, ножами, поленьями, чтобы достичь своей цели. Даже Августа, Люси и маленький Николя разозлились: они царапались, бились и ногами, и кулаками. В какой-то момент даже бабушка укусила кого-то за руку, когда та оказалась в пределах досягаемости, но ее вставная челюсть тут же сломалась.

Замурованные на многометровой глубине под землей, они дрались с остервенением загнанных зверей. Заприте восемнадцать кошек в ящике размером в один квадратный метр на месяц и, может быть, тогда вы увидите жестокость той драки, в которой участвовала группа утопистов, решившая продвинуть человечество вперед.

Без полиции и свидетелей их ничего не сдерживало.

Был один погибший. Пожарный пал, он стал жертвой ножевого ранения. Присутствующие мгновенно отрезвели, прекратили драку и взирали на содеянное. Никому и в голову не пришло съесть покойного.

Умы усмирились. Профессор Даниэль Розенфельд положил конец спору:

– Как низко мы пали! В нас по-прежнему жив первобытный человек и не надо копать глубоко, чтобы слетел налет вежливости и наружу полезли низменные инстинкты. Пять тысяч лет цивилизации – этого мало. – Он вздохнул. – Муравьи смеялись бы над нами, если бы увидели, как мы теперь убиваем друг друга за еду!

– Но… – попытался возразить полицейский.

– Замолчи, личинка! – загремел профессор. – Ни одно общественное насекомое, даже таракан, не посмеет вести себя так, как мы. Мы принимаем себя за жемчужину творения, да это просто смешно. Группа лиц, которая должна предвосхищать человека будущего, ведет себя, как стая крыс. Посмотрите на себя, вы видите, что стало с вашим человеческим обликом.

Все молчали. Взгляды снова остановились на бездыханном теле пожарного. Ни одного слова больше не было произнесено, но все принялись рыть могилу в углу церкви. Его закопали, прочитав короткую молитву. Жестокость остановило только ее крайнее проявление. Они забыли о потребностях желудка, зализали свои раны.

– Я ничего не имею против хорошего урока философии, но все-таки хотелось бы знать, что нам делать, чтобы выжить, – поинтересовался инспектор Жерар Гален.

Идея питаться ближним была, конечно, первобытной, но что же делать, чтобы выжить? И наконец предложил:

– А если мы все одновременно покончим с собой? Мы избавим себя от страданий и унижений, на которые нас обрекла новая королева Шли-пу-ни.

Предложение не вызвало энтузиазма. Гален разбушевался:

– Но, черт побери, почему муравьи так злобно повели себя с нами? Мы – единственные из людей, кто захотел с ними разговаривать, да еще и на их языке, и вот как они нас отблагодарили. Бросили нас подыхать!

– О, в этом нет ничего удивительного, – сказал профессор Розенфельд. – В Ливане в эпоху, когда брали заложников, похитители убивали в первую очередь тех, кто говорил по-арабски. Они боялись, что их поймут. Может быть, эта Шли-пу-ни тоже боится, что ее поймут.

– Нам обязательно нужно найти способ выбраться отсюда, не пожирая друг друга и без коллективного самоубийства! – воскликнул Джонатан.

Они замолчали и поразмыслили на полную мощь ума, которую им позволяли их алчущие животы. Потом вмешался Джейсон Брейгель:

– Мне кажется, я знаю, что делать. Вспоминая об этом, Августа Уэллс улыбается. Он и в самом деле знал.

Муравей не отвечает.