— Дура ты все-таки, — пробормотал Глеб и продолжил, не останавливаясь. Но говорил он не с ней, не с Евой, а словно бы с пустотой: — Чего тебе еще надо? Не понимаю. Придумала себе какую-то идиотскую роль жертвы и изображаешь ее мне целыми сутками. Ты думаешь, я тебя не люблю? Хорошо. А ты думаешь, ты меня любишь? Вот это твое — «медленно и печально» — это ты меня так любишь? Да какая это любовь, Ева? Окстись!
«Медленно и печально». Эти слова прозвучали для Евы как звук последнего выстрела. Повисла звенящая, предсмертная тишина. Он сказалэтоо ее любви. Четыре года Ева, боясь хоть как-то его расстроить, хоть чем-то его ранить или обидеть, чудовищным усилием воли держала все в себе. То, что она боялась «не так» вздохнуть, только бы он не рассердился, сейчас он назвал теми словами, которыми он обычно описывает самый плохой из возможных сексуальных актов. «Медленно и печально»…
— Ты чудовище, Глеб! Ты чудовище! — Ева шептала, но ей казалось, что от ее крика сейчас вылетят окна и посыплется штукатурка. — Как ты мог?! Как ты мог?!
Она буквально вывалилась в прихожую, схватила сумочку, сдернула с вешалки куртку и бросилась в дверь.
— Я позвоню, — бесстрастно пообещал Глеб.
Он так ничего и не понял. Ничего. Эти слова словно пригвоздили Еву к позорному столбу. Он ее не слышит. Даже не попытался услышать. Он продолжает думать, что обладает над ней бесконечной, вселенской властью. И самое ужасное — это так. А даже если уже и не так, то она — Ева — никогда не сможет доказать ему обратное. Что бы она ни делала, с кем бы она ни стала встречаться, все ее мужчины, какими бы они замечательными ни были, будут в сравнении с ним, с Глебом, заведомо проигравшими. А следовательно — она дура, а он — прав.
Задыхаясь от слез, Ева почти кубарем выкатилась на улицу.
Когда тебе больно, ты чувствуешь себя слабым. Когда тебеочень больно,ты чувствуешь злобу. Когда тебя раздирает от боли, тебе уже все — все равно. Совсем, Хочется просто теплаизаботы. Любой заботы. от кого угодно. Хоть от кого-нибудь… Хочется почувствовать, что хоть для кого-тотыценен. Хоть чуть-чуть… Хоть самую малость. Хочется просто чувствовать. Эмоциональная смерть—этокогда ты очень хочешь, но больше не можешь… любить, В принципе на можешь, сохраняя желание.Огромное,пожирающеетебя….желание.
Ева оказалась на улице… У нее было ужас-нос чувство. Стыдное. Словно она голая. Обесчещенная. Грязная. Не поднимая глаз, она поспешила прочь. Подальше от этого страшного дома. Or этого подъезда, в котором, дожидаясь Глеба, она когда-то сидела часами. От этой квартиры, в которой она чувствовала себя самой счастливой и самой несчастной женщиной на свете. Прочь…
— Тебя подвезти?
Ева услышала этот вопрос» но не придала ему никакого значения. Лишь прибавила шагу, чтобы не быть рядом с людьми. Ей так хотелось спрятаться, скрыться. Забраться в ракушку и умереть там, вдали от всех, незамеченной никем! Если бы у нее была такая возможность, она бы оделась сейчас в паранджу. Только бы ее никто не видел, не знал. Только бы ей самой никого не видеть, не слышать.
— Ева, постой! — настойчиво крикнул знакомый голос.
Не веря своим ушам, не понимая, как такое может быть, Ева обернулась. Нет, ей не почудилось. Прямо рядом с подъездом на скамейке сидел Борис.
— Боря? Борис Иванович?.. — Ева не понимала, как ей на это реагировать. — А что ты… вы тут делаете?
— Тебя жду, — спокойно ответил Борис.