— Мы знакомы? — неуверенно поинтересовался я, подойдя к незнакомцу чуть ближе.
— А то нет?! — он добродушно рассмеялся.
Озадаченный, я подсел к нему рядом на тёплый травянистый склон и бесцельно уставился в раскрашенное пунцовым закатом небо.
— Да? — удивился я. — Странно… А почему я «канатный плясун»?
— Помнишь, — он говорил медленно, — солнечный воскресный день, базарная площадь, тонкая проволока, натянутая между двумя башнями, и толпа беснующихся зевак, замерших от ужаса и хищного сладострастия?..
Нельзя сказать, чтобы я помнил, будто бы это действительно было со мной, но произведение я, кажется, узнал.
— Ницше?
— Да, мы были дружны с ним, — тихо, бесчувственно, словно пустое эхо, ответил мне незнакомец.
Если бы сейчас он смотрел не на закат, а на своего собеседника, то бишь на меня, то, вероятнее всего, стал бы свидетелем крайнего изумления, отразившегося на его, то бишь на моём, лице. Признаться, я видел сумасшедших, которые не только «дружили» с Ницше, но даже «состояли» с ним в близкородственных связях, но то были сумасшедшие… К счастью,мойсобеседник смотрел на закат.
— Ну что? Вспомнил? — тихо продолжил он после паузы.
— Как я открыл маленькую дверцу башни и встал на проволоку?
Он радостно посмотрел на меня.
— Не хочется вас расстраивать, — я пытался быть деликатным, — но так, что бы это было именносо мной, то, кажется, нет. Нет.
— Ну конечно, ты ведь умер тогда, — незнакомец произнёс эту фразу с уверенностью, которая слишком контрастировала с очевидной парадоксальностью данного утверждения. — Ничего, вспомнишь, — он снова помедлил, а затем продолжил, уже почти шёпотом: — Я тебя искал, канатный плясун…
Он был смущён, его большие миндалевидные глаза лучились, и я непроизвольно улыбнулся ему в ответ. Казалось, теперь я его узнал. Но где мы с ним виделись? Что со мной происходит? Может быть, я только что получил сотрясение мозга, столкнувшись с этой благословенной осиной, и теперь галлюцинирую в забытьи? Просто какая-то «Алиса в стране чудес»! Но если это и был сон, то, право, мне не хотелось просыпаться.
— Ты прости меня, — тихо произнёс незнакомец, в котором я уже (сумасшедший!) подозревал Заратустру. — Я оставил тебя там, в дупле. Сглупил, было дело. Я сказал, что не буду больше разговаривать с мёртвыми. Я не знал тогда, что нет смерти в смерти, что смерть только в жизни — Смерть. Прости. Я искал смерти, оттого, видно, и думал, что она есть. Прости, ладно?
— Не бери в голову, Зар, — вдруг сказал я и тут же испугался собственных слов: казалось, что это не я, но кто-то во мне ответил его смущению.
— Спасибо. Я знал, что ты меня простишь, — И кажется, что тяжёлый груз упал в этот миг с его плеч. Всем корпусом он повернулся ко мне. — Мы ведь друзья? — и отчаянная надежда на моё «да» звучала в этом вопросе.
— Ещё бы!
— Ты скучал обо мне? — и этот гигант залился краской.
— Скучал, только я не знал, что о тебе, но скучал. Ты простишь меня?
— Вот тоже скажешь! — он засмеялся. — Ты ведь умер тогда.