Мы оторопели. Молодой мужчина внимательно смотрел на нас с экрана монитора.
— Подглядываете? — повторил он. —Ладно.Не хотите— не отвечайте.Интересно, а какой я у вас по счету? Третья Печать? Или четвертая? Первую и вторую я читал. Но мне кажется, что я все-таки — четвертый…
У меня перехватило дыхание. Я испуганно оглянулся — что это?! Что происходит?! Кто-то может мне объяснить? Но по лицам моих друзей я понял — они тоже в полном замешательстве. Еще ни один человек, находившийся у Гаптена «под колпаком», не разговаривал с нами так — с экрана, — зная, что мы его видим. И главное — никто не заявлял с такой уверенностью, что Печать в нем! Шок.
— Впрочем, нет, — мужчина задумался, повернул голову в сторону и провел рукой по подбородку. —Согласно вашей теории, во мне еще нет Печати. Ведь так? Я правильно понимаю? — и он снова уставился нам глаза в глаза. —Она во мне еще только воплотится? Чуть позже… Да? Хотите, скажу, о чем она?
Андрей нервно кашлянул.
— Первая Печать о власти, — как ни в чем не бывало продолжал мужчина. —Вторая — об эгоизме. Третью я еще не читал, но бьюсь об заклад, что она о зависти. Так? Угадал? Ну, может, не о зависти, а о том, что человек сам себе не принадлежит, то есть не своей жизнью живет. Так? Уверен, что так.
Перьевая ручка Гаптена вывалилась из окоченевших рук хозяина, покатилась по столу и, достигнув края, звучно упала на пол — дзынь! Я почувствовал, как мурашки пробежали у меня по ногам.
— А четвертая — та, что во мне или будет во мне, — она о…
Незнакомец замолчал. Он смотрел на нас своими огромными мертвыми глазами и улыбался.
Данила заложил руки за голову, потянулся и резким движением откинулся на спинку кресла. Словно приготовился грудью принять удар.
— О воле…
* * *
По ту и по эту сторону экрана воцарилась гробовая тишина.
— «О воле» — это в смысле о безграничной свободе? — прошептал я, судорожно припоминая, что значит это трудное для иностранца русское слово.
— Думаю, «о воле» — это в смысле о воле. О силе воли, — тихо, сдавленным голосом отозвался Данила.
— Но… — только и успел протянуть Андрей.
— А в каком смысле — «о воле», это вам предстоит угадать. Шопенгауэра читали? Безграничная воля, великая, космическая. Рок и свобода в одном. Фатальная воля — предельная, беспринципная, неподотчетная никому! Неплохая задачка, да?
— Черт побери! — еле слышно выругался побледневший Гаптен и закрыл лицо руками. — А я-то думал, что с четвертым Всадником будет легче.
— Вы, наверное, сейчас в шоке! — рассмеялся незнакомец. —Сидите себе в своем бункере, а с вами четвертый Всадник по телевизору разговаривает. Неловко? Неприятно? Догадываюсь…
— Как он может знать, что мы его видим? — спросил Андрей, повернувшись к Гаптену.
— Не понимаю. Ничего не понимаю, — растерянно прошептал Гаптен. — Не может быть. Чертовщина какая-то…
— Это неприятно, когда ничего не понимаешь, — незнакомец презрительно пожал плечами.
— Нет, он определенно нас слышит… — сказал я.