— Ты говоришь, — продолжал Данила, не реагируя на эти выпады, — что Олеся пытается жить «правильно», чтобы всем угодить. Тебя это раздражает. Хорошо. Ну а ты, Павел, ты сам? У тебя ведь просто другое «правильно». Тебе кажется, что надо этому миру сопротивляться. Это для тебяправильно. Протест индивидуальности. И я не говорю сейчас, что лучше, а что хуже. Я говорю о сути. Ведь это то же самое, знаки только разные — у нее «плюс», у тебя «минус». А поэтому поступки Олеси не делают людям больно, а твои — делают.
— И что с того? — огрызнулся Павел. Данила поднял на него глаза — тяжелый, усталый взгляд.
— А то… — весомо сказал Данила. — Ты ее обманывал.
— Кого?!
— Олесю.
— Как?!
— Тем, что выдавал желаемое за действительное, — уверенно сказал Данила. — Тем, что вместо живой, искренней любви предложил ей искусственную, муляж. Ты и вправду думаешь, что ты ее любил по-настоящему, сердцем?
Павел замер, он смотрел на Данилу, не зная, что ответить и как реагировать. Данила попал в самую точку. Не в точку даже, а в сердцевину, в самую суть. Он сказал Павлу правду, страшную правду — Павел обманывал. Он обманывал и себя, и, что самое страшное, ее — ту женщину, которая его полюбила, полюбила по-настоящему, несмотря ни на что. Полюбила так, как он не смог.
— Нет, — упрямо сказал Павел, почти не разжимая рта. — Я любил ее. Любил. И она это знала. Но она меня не любила, нет. Я доскажу.
Было лето. Мы гуляли в городском парке. Олеся шла медленно, внимательно глядя себе под ноги, словно цапля, высматривающая в болоте лягушек. И тогда я решил рискнуть. Я решил сказать ей главное. Если сейчас она ответит «нет» — то для меня это ничего не изменит. Но я буду знать, что пытался, что преодолел свой страх.
Тот, кто любит, всегда в выигрышном положении. У него нет выбора — любить или нет. Он в согласии со своими чувствами. Надо только победить свой страх.
— Я тебя люблю, — сказал я тихо.
Она посмотрела на меня странно, но без удивления, и ответила:
— Я знаю, — прозвучало просто и даже буднично. — Я всегда это знала. Ждала, что ты скажешь, но ты не говорил. Я уж решила, что все себе придумала, нафантазировала, а потом поняла, что ты не можешь не любить, что тебе это нужно.
Олеся сказала это так спокойно, так естественно и так нежно, что у меня сердце в груди зашлось.
— И мне не важно,какты меня любишь, — Добавила вдруг она. — Просто мне очень хочется, чтобы ты меня любил.
И этим она разрушила все. Она сказала это так, словно бы в моей любви есть какой-то изъян. Но ведь это неправда! Нет, это в ее, в ее любви был изъян! И с каждым днем наших отношений, с каждым днем он становился все очевиднее, все яснее!
Стоило мне хоть на минуту задуматься, уйти себя, как Олеся тут же с тревогой спрашивала:
— Ты меня любишь?
Это повторялось постоянно, и я постоянно говорил ей — да, люблю. И то, что она красивая, и что мне с ней интересно, и что я не хочу быть ни с кем, кроме нее. Я все это ей говорил! Но в женщинах странным образом сочетаются ужасная самоуверенность и столь же скромный, неизлечимый комплекс неполноценности.
Однажды мы ходили в кино. Это был фильм моей любимой актрисой.
— Лучше ее быть не может, — сказал я, когда мы вышли из кинотеатра. — Я ее обожаю. У меня есть все фильмы с ее участием,
Олеся как-то странно посмотрела на меня, но ничего не сказала. Весь вечер она была грустной. Когда мы пришли домой, долго смотрела на себя в зеркало в прихожей и наконец произнесла с отчаяньем: