Ничтожность не в слабости вашей, не в силе вашей ничтожность, но в сумерках, ибо они – пустота! Как же питать отвращение к пустоте? Нет и возможности обратиться к ней, слишком она изворотлива!
На мгновение я очнулся, Зар держал на мо лице пластиковую маску переносного кислородного аппарата.
– Всё хорошо, всё хорошо, не волнуйся! – шептал он.
Я улыбнулся.
«Где твоя лира? – спрашивали меня ягнята. – Где твоя лира?»
«Вы – моя песня, – так я отвечал ягнятам. – Радость ваша – вот он, мой Танец!»
«Чего же ты ждёшь от нас?»
«Вас Самих!»
«Что же мы будем делать?»
«Петь в Танце! Делать то, что называют пустым, чтобы не было пустоты!»
«Но не вернётся ли пустота к нам?»
«Нет возвращения, ягнята мои, ибо Жизнь не спотыкается! Будем же Танцевать на вершинах, где настоящее становится будущим! Не будем спешить, но и не будем опаздывать! Одна у нас жизнь, одна!»
«Мы боимся смерти твоей. Мы боимся пустоты. Мы будем тосковать о тебе!»
«Не от того ли радовались вы рождению моему и хотите плакать на могиле моей, что много ожидали, но ничего не приняли? Примите сейчас, когда даю вам!
Когда же уйду я, то будете иметь вы то, что я дал вам, и не будет более пустоты, ибо вам я дам вас Самих, ибо ничего другого нет у меня!»
«Но разве не следует нам стремиться к большему, как учили нас?»
«Всякая звезда умрёт, но не всякая грела! Возьмите тепло моё, а своё отдайте Другим. Большего не может быть! Живущий благословляет Жизнь!»
И ели ягнята с рук моих, лаская ладони мои шершавыми языками своими. И пели они мне свои весёлые песни. И потом игрались мы на залитой солнцем поляне.
У Жизни брали мы Её тепло и отдавали друг другу: так колесо вечности перестало быть орудием казни, а потому не стало жертвы, но стала Жизнь.
Зар говорит, что я долго был в забытьи:
– Ты лежал тихо, с закрытыми глазами, как спящий, хотя и не спал, ибо слышал я голос твоего сердца, и пело оно обо мне.
О ВЕЛИКОМ ТОМЛЕНИИ
Сколько прочёл я книг о душе! Сколько замечательных слов о ней сказано! Сколько песен страстных исполнено в её честь! Но не от того ли пишут, не от того ли говорят, не от того ли поют, что ищут? А коли ищут, то не от того ли, что не имеют?
Душа – слово о времени и пространстве, слово о несуществующем. Страшащийся, метущийся в бесконечности иллюзорных координат своих ищет себе опоры, но нет в пустоте опоры, ибо она пуста. Нет опоры этой, но только имя её, только отражённый звук, только эхо печали; это имя – душа.
Неспособный с Другим быть, боящийся и Другого не знающий мучится одиночеством. Что же делать ему, как не создать себе собеседника – фантазийный образ души собственной? Он подобен ребёнку маленькому, что мечтает о питомце домашнем, в котором жаждет найти себе друга. Сколь же иллюзорен путь этот!
Одинокие говорят о душе, и говорят они страстно, чтобы страстностью своей отринуть сомнения, ибо они гложут их, ибо одиноки в себе говорящие о душе! Мир заставляют они кружиться вокруг этого мифа, вокруг идола своего, вокруг души!